Иногда, от изнуряющих летних трудов, от мелькания множества человеческих лиц, судеб и характеров, от бесконечных приземлённых стремлений и забот, от хронического недосыпания и прочих мелкоподобных житейских проблем и неприятностей, наступает состояние внутренней, душевной усталости. Я не люблю и даже боюсь этого состояния уже почти полного, отупляющего равнодушия, когда ничего не хочется, пропадает здоровый интерес к окружающим тебя людям и событиям, когда из телесных и духовных желаний остаётся только одно – спать. Когда становятся главными врагами – родной телефон и будильник, и даже процесс приёма пищи не вызывает особенного воодушевления, преврящаясь в простую процедуру наполнения чрева чем-нибудь к этому пригодным. Врачи называют это состояние синдромом хронической усталости.
В такое время я бросаю все свои дела, включая и самые неотложные, и иду за исцелением к живой Земле. Подымаюсь куда-нибудь в гору, иду к реке, в лес, собираю ягоды, грибы или просто валяюсь где-нибудь на пригорке, на прогретой летним солнышком земле: – мать родная, Земля, ты – создание Божье, помоги своей непутёвой дочери исцелить душевные и телесные раны, дай силы и желание жить и нести свой нелёгкий крест!
Скажете, полное язычество? Ничего подобного! Господь – наш отец. Земля – мать. Перстные мы, из этой самой землицы сотворённые, в неё же и превращаемся после ухода в мир иной, в персть и прах. И она сотворена, как и мы, Господом Богом.
И сотворена прекрасной, доброй и щедрой.
Так было и в этот раз: от беспрерывного ежедневного потока посетителей, и приезжих, и своих, Эссовских, жаждущих моей молодой картошки, помидоров, зелени и тыквы, от бесконечных пучков, вёдер и киллограммов щедрого “Эльдорадо”, возни с этой самой картошкой, помидорами и всякой огородной зеленью, от пудовых вёдер с мокрецом, землёй и водой, от своей, загнанной, как и я, старенькой коляски с прицепом, с утра пораньше, закрыв обе калитки на замок от всепроникающих и вечно ищущих меня на просторах “Эльдорадо” и звонящих во все телефоны, людей, и прихватив свой лёгонький беленький посошок и корзинку, удираю в лес, на родимую “горелку”, на голубичные холмы Забойной сопки, на вершине котрой стоит наш поклонный крест. Накануне несколько дней подряд шёл непрерывный дождь, весь мир промок до нитки и раскис, включая дорогу, по которой мы с посошком удираем от проблем. А грибы-грибочки от такой сырости полезли в конец лета из всех мыслимых и немыслимых щелей. Отличный повод для лесного похода, хоть и не ем я грибы, да всегда найдётся кто-нибудь, желающий их съесть жаренными с картошечкой и лучком… Воровато бросаю последний взгляд на калитку и застываю на минуту, совершенно не признав собственного забора. До чего же всё красиво заросло! Деревья поднялись за эти годы, стали взрослыми, всё это переплелось бессовестным хмелем, беспардонно забирающимся на самые их макушки.
Представляю, как поднимется второй ряд яблонь, посаженных в этом году в количестве десяти штук, целая аллейка, да как зацветут они однажды весной! Плюс молоденькая ирга, два колючих боярышника, ольшинка и две высокие лиственнички, уже над самым бассейном. Все посажены в эту, такую позднюю и нелёгкую, весну.
Красавица бузина разрослась так, что невозможно пройти к калитке, не ободрав об неё бок. Обрезать – рука не поднимается: уж и хороша же!
Но идём далее. И совсем уже другими глазами смотрим вокруг. Замечаем цветы в чужих палисадниках, видим, как красиво ползёт по сопкам утренний туман, расползаясь на отдельные лохматые клочки, рассееваясь до прозрачно-кисейного состояния.
И даже привычная, ежедневно, долгие годы мозолящая очи Уленгендя, кажется неожиданно какой-то праздничной и красивой. Добираемся до первой голубички.
Плотно завтракаем. Трава и кусты ещё влажные от вчерашнего дождя и тумана. Но быстро подсыхают. И если смотреть сидя на ближайшую горбушку холма, над ней дрожжит и волнуется лёгкое марево испарений. Идём далее. Небрежно переступаем через поляны сыроежек, через лохматые, розовенькие, как поросятки, волнушки. А грибочки дразнятся, выглядывают и оттуда, и отсюда, и из густых зарослей молоденьких берёзок, и выбегают кучками прямо на чистые, бестравные, крутолобые пригорки.
Выбираем самые маленькие, крепенькие и совершенно чистые. Корзинка постепенно наполняется красными и серыми шляпками подосиновиков, бархатными, тёмненькими и совсем белыми головками подберёзовиков. А вот белого гриба сегодня мне не попадается – нет их на горелке. Они внизу остались. Ну да и Бог с ними! Красота такая, что дух захватывает. И совсем не портит её эта красная крыша недостроенного дома.
Напротив, какая-то она даже загадочная в этих густых зелёных зарослях.
Ближе к обеду лес окончательно обсох. Блаженно растягиваюсь на мягкой моховой подстилке пригорка, под пучком молодых берёзок, подсунув под голову полусгнившее корневище большого пня. И неожиданно вижу чьё-то рыжее,торчащее из него ухо:
Два братца – подосиновика. Ловко присторились! Тепло, светло и сыро! Что ещё нужно грибу для полного счастья? Даже жалко было обрезать… Но хватило в корзинке места и для них.
Полдень. Стою на пригорке. У ног моих, среди кудрявой зелени, пересечённое серенькой ниткой Уксичана, уютно улёгшееся Эссо. Уже дневное, уже шумное, гудящее машинами, стучащее молотками, гавкающее и мычащее. Ловлю себя на мысли, что мне хочется домой, к своему ненасытному “Эльдорадо”, к зарослям цветов и мокреца, к покупателям, которые недоуменно взирая на замки, конечно уже сильно утомили мои телефоны. А среди них, приезжих, столько интересных людей встречается! Да и есть почему-то сильно хочется. Малина осыпается – собирать срочно! Дел – невпроворот. Сегодня за чесноком пойдут – много народу будет. И т.д., и т.п. Стою, смотрю на мир глазами счастливого человека, и он мне нравится.
Сегодня суббота. В храме вечернее Богослужение. Нужно всё успеть, не опоздать бы…
Вспоминаю свой вчерашний сплин, трудную ночь, смертельную усталость…. Где-то всё это далеко позади. Какой сплин, когда мир так прекрасен! Когда в каждом, простеньком цветке столько Господней нежности и любви к своему созданию!
